Школа арт-журналистики Гогольфеста. Текст: Алина Поликовская
Алексей Шинкаренко – имя широко известное в узких фотографических кругах. Человек, который многое сделал для популяризации фотографии в Беларуси. Преподаватель, основатель и руководитель Минского центра фотографии, автор проекта «Архив свидетеля войны», который представлял Беларусь на 56-й Венецианской биеннале. В конце сентября с лекциями он посетил ГОГОЛЬFEST, где презентовал новый проект «Лаборатория восстановления фотографии».
21 павильон на отшибе ВДНХ, в прошлом выставочный зал советского химпрома, был мало приметным зданием. Пока туда не въехала экспозиция визуальной программы фестиваля (Прим. куратор – Дарья Кольцова). У входа появились двое пластиковых гигантов цвета металлик с призывно протянутыми руками. Облупленные стены украсили картины, отбитую плитку прикрыли инсталляции. А где-то в глубине павильона, в каморке у будки администрации, спряталась фотолаборатория, внутри которой, как было указано в программе, занимались восстановлением фотографий, но, по сути, памяти. Каждый желающий мог принести фотокарточку из семейного альбома, а унести – целый ворох нахлынувших воспоминаний. В общем, тех, кто хотел банально отретушировать старое фото, ждал сюрприз. Что такое ментальное фото и как фотография может утолить боль утраты, рассказал автор проекта и его куратор Алексей Шинкаренко
ВСПОМНИТЬ ВСЁ: ФОТОТЕРАПИЯ НА ГОГОЛЬFESTе
Как вам работалось на ГОГОЛЬFESTe?
Это мой второй украинский фестиваль (Прим. в 2012 году в рамках международного фестиваля «Визии» была представлена его персональная выставка «Белорусская фактография.») Но я не совсем фестивальный автор. Мне ближе экспозиционно-музейный формат. Я предпочитаю концентрацию. Когда люди приходят настроенными посмотреть твою работу. На фестивале публика блуждает в множественности соблазнов. Посидел в кафе, пошёл что-то посмотрел. Получил одну пищу, потом другую. Сама специфика формата не побуждает к работе, к утруждению себя. Чтобы понять настрой посетителя, сразу задаёшь ему провокационный вопрос: вы готовы поработать? И тут человек проявляется: либо ему становится интересно, либо он говорит: «Ой, работать? Я думал, тут можно просто посмотреть». Но я был готов к любому повороту. В последнее время я делаю проекты, связанные с непосредственным участием зрителя в процессе создания продукта. Это так называемая стратегия «participatory art», одно из направлений в современном искусстве. Когда не только объект, созданный художником, но и сам процесс, является художественным произведением. И этот проект не исключение. Он подготовлен специально для ГОГОЛЬFESTa. Я пытался сделать что-то с учетом формата, с эффектом неожиданности во всём: от неожиданных приёмов до неожиданности места. Думаю, получилось.
Кстати, как вам место?
Меня покорил город в городе, ВДНХ в Киеве. Эти обветшалые памятники эпохи по-прежнему величественны. Даже вторжение хаоса ГОГОЛЬFESTa не дестабилизировало эту монументальность. Я работаю с памятью, с историей. А здесь всё просто наполнено ими. Само пространство тебя направляет, даёт некий посыл к переосмыслению. Это очень созвучно с моим проектом. Хотя здесь даже стены сами по себе хороши. Люди иногда заходят и просто фотографируют их, эти трещины.
ВСПОМНИТЬ ВСЁ: ФОТОТЕРАПИЯ НА ГОГОЛЬFESTе
И много было посетителей?
Людей было много. Но интервью – по 10-15 в день. Я так называю наши диалоги. (Прим. Каждый, принимающий участие в эксперименте, оставлял в анкете информацию о себе и описание своей фотографии.) Это маленькие записи. Оставляя их, мы, оба участника диалога, помним, что между нами что-то было, это подтверждает сохранившийся документ, такая написанная голосом или от руки фотография. Это — как с фотографией. Её уже может и не быть. Но память о ней остаётся. Так мы создавали вещественное поле проекта. Мы записывали даже такие ситуации, когда посетители приходили и говорили: оно мне не надо. Была одна женщина, которая с удивлением спросила: «А разве кому-то интересны мои старые фотографии? Они же не художественные». Это тоже показательно, поскольку даёт представление о том, как мы относимся к нашей памяти. Фактически так же мы относимся и к нашей истории.
Какова процедура восстановления памяти? Как это происходит?
Почему мы обращаемся к фотографии как к первоисточнику для внутренней проработки каких-то сознательных или бессознательных процессов? Потому что она для человека стала вещественным эквивалентом слову память. Для многих память и фотография означает одно и то же.
Вот входит человек, и мы начинаем с ним разговаривать. Он включается, вспоминает или показывает снимок, рассказывает о нём. И мы вместе оплетаем его ассоциациями, вскапываем его память. При этом иногда происходит открытие другого значения фотографии, а порой человек вдохновляется или у него возникает вопрос. Бывало, кто-то плакал. Мы, в данном случае, просто выступаем в роли усилителя внутреннего мира человека.
ВСПОМНИТЬ ВСЁ: ФОТОТЕРАПИЯ НА ГОГОЛЬFESTе
Какую задачу в этом проекте вы решали для себя?
Когда ты фотографируешь, то оказываешься перед случайностью мира. И если ты наблюдателен, можешь эту случайность обнаружить, оформить в высказывание, придать значение вещам, которые, не будучи сфотографированными, так и остались бы незамеченными. Точнее, не запомненными. Так же и здесь. Это такой же фотографический процесс: у нас появляется случайность с каждым новым посетителем и мы её ловим. Мы делаем фотографии. Только они не визуальные, а вербальные. В последнее время я стал ценить их даже больше, чем те, которые в прямом смысле снимаются и печатаются. Именно поэтому, наверное, сейчас я не хочу «фотографировать» в традиционном понимании этого слова. Мне больше нравится работать с другой формой, когда нет физического отпечатка. Ментальные снимки, как воспоминания о разговоре с конкретным человеком и о его фотографиях, не менее интересные.
А с какими людьми вам было интереснее работать?
Мне нравится работать с неподготовленной аудиторией. Как, например, с охранником этого павильона. Его по-детски заинтересовало, что здесь происходит. И он зашёл посмотреть. Показать ему было нечего – фотографии порвали дети, всю фотографическую семейную историю, её практически нет. Я говорю – может, хоть что-то вспомните. Он ушел, потом вернулся и рассказал об одном снимке: конец 70- х, ему лет 10. Они с братьями и другом сидят на бревне возле дома. Рядом сирень. Очень подробно всё описал. Оказалось, он потерял этих людей и очень сильно переживал. Вспоминая что-то крайне личное, проговаривая это, я уверен, он для себя что-то разрешил. И эта утрата, которую он ассоциирует с фотографией, после проработки, возможно, стала менее болезненной.
А ещё мне очень запомнилась одна женщина. Её зовут Александра. За минуту она перебрала все фотографии, которые у нас были, со словами: «Это интересно! Это неинтересно!» Когда же я задал вопрос: «А что вы ищете? Что вам интересно?», она ответила: «Мне интересно время, которое я не помню». Отобрав снимки 20-30-х годов, она их структурировала по группам: портреты женщин, портреты мужчин, семьи, при чём, отметила, что большая их часть – неполная, и групповые портреты. Так появился собирательный портрет женщины, портрет мужчины. Заметьте – они разные. (показывает) Женские лица – улыбчивые, а мужские – угрюмые. А потом она выделила целую группу и сказала: «Вот оно, изменение времени. Люди начали фотографироваться коллективами. Семьи – неполные, но им на смену пришли коллективы. Это и есть мой портрет эпохи!»
ВСПОМНИТЬ ВСЁ: ФОТОТЕРАПИЯ НА ГОГОЛЬFESTе
Вы довольны результатом проекта?
Пока в нём нет завершающей точки, это начало исследования. Но рабочим процессом мы довольны. В общем-то, это плюс ГОГОЛЬFESTa – он дал нам возможность поэкспериментировать, не обязывая ни к чему. Материала собрано достаточно. И сейчас я думаю, как это можно воспроизвести. Но, безусловно, этот проект будет иметь продолжение.
